Село Белогорское, Тереньгулского района, что километрах в двадцати западнее райцентра, в начале прошлого века носило другое название. Симбиряне знали его, как Нижние Коки Горюшинской волости Сенгилеевского уезда Симбирской губернии. Свое изначальное название оно получило от речки Кока, на берегу которой раскинулось. В переводе с ряда тюркских языков «кок» означает «зеленый».
Это было самое обычно село среди сотен таких же, разбросанных по лесостепным просторам Среднего Поволжья. И заботы у местных жителей тоже были самые обыкновенные – крестьянские, которые, время от времени, они обсуждали, как водится, сообща – на сельских сходах.
Очередной состоялся 30 сентября 1919 года по крайне насущному в те времена «хлебному вопросу». Управлять обсуждением собравшиеся выбрали своего односельчанина – Кирилла Филипповича Ямина, что, несомненно, свидетельствовало об уважении, которым у земляков пользовался этот беспартийный тридцатидвухлетний мужик.
В это же время в селе находился Летучий боевой отряд Сенгилеевского района. Судя по названию, его задачей были не хлебозаготовки, а операции по розыску и поимке многочисленных разбойничьих шаек, в изобилии «оперировавших» в окрестных лесах, включая шайку к тому времени уже широко знаменитого своей неуловимостью атамана Ухача.
Командовал летучим отрядом некто Панфилов – тоже местный, кокинский. Позже земляки скажут, что он, будучи вечно пьяным, не столько охотился за бандитами, сколько собирал с жителей «контрибуцию», в основном самогонкой. А потом ночами бродил по селу и палил из нагана куда ни попадя.
При отряде состоял также товарищ по фамилии Гордеев – член Новодевиченской ЧК, назначенный на эту должность вместо Казимирова, погибшего полгода назад в Новодевичьем, в самом начале так называемой Чапанной войны. Тогда взбунтовавшиеся крестьяне забили чекиста до смерти, а тело сбросили в Волгу, спустив его в прорубь под лед.
Эти три человека и станут вскоре главными героями трагедии, разыгравшейся в тот день в окрестностях Нижних Кок.
А пока в селе продолжался крестьянский сход. Он уже подходил к концу, когда как обычно пьяный Панфилов подошел к Ямину и стал требовать у него подводу.
– Зачем? – Спросил председатель схода. – Далеко ль ехать собрался?
– Тебе какое дело!? – вспылил командир отряда. – Сказано, выделить подводу, вот и давай.
– А затем, – невозмутимо отвечал Ямин. – Чтобы знать, сколько корму для лошади в дорогу отпускать, если конечно, едешь по казенной надобности. А если по личной, то не будет тебе никакой подводы – топай пешим порядком.
- Ах ты контра! – Взвился Панфилов и, выхватив наган, приказал, – А ну, шагай. Ты арестован. В ЧК разберутся, что у тебя за нутро.
Однако исполнить угрозу не удалось: по толпе прокатилась волна гулкого ропота, крестьяне обступили спорящих. Раздались голоса: «Не тронь! Отпусти мужика, правильно он говорит. Нечего лошадей попусту гонять. Ишь, пистолетиком-то размахался!». Стало очевидно, что без боя мужики своего не отдадут, а затевать стрельбу и вовлекать в нее свой отряд Панфилов не решился.
– Ладно, – буркнул он, пряча оружие. – Еще увидимся.
И отряд уехал в соседние Верхние Коки (ныне с. Сосновка того же района).
Однако «перемирие» длилось недолго и вскоре бойцы вернулись. По словам очевидцев, на этот раз пьяными были все включая командира и упоминавшегося выше чекиста Гордеева.
Последние двое явились к Ямину, вновь арестовали его и увели в соседнюю избу, где их уже ждал богато накрытый самогонкой стол. Начальники уселись за него, а арестанта определили в дальний угол, приказав сидеть и молча ждать своей участи, пока они решают, что с ним делать.
Зазвенели стаканы, забулькал самогон, по комнате поплыли густые клубы сизого махорочного дыма. И вдруг из этого вонючего марева, разгоняя его взмахами ладони, в комнату будто вплыла женщина. Это была жена Ямина.
– Я вот мужу поесть принесла, хлебушка немного. Разрешите передать? – Робко спросила она. И подумав, добавила, – А может, вы его отпустите? Ребеночек ведь у нас.
– Не нужен ему хлеб, – засмеялись в ответ чекист и начальник отряда. – Не нужен, потому что покойники не едят. А твой муж, считай, покойник, потому что мы его шлепнем, как контру. Понятно? Так что ступай отсюда и не мешай.
Женщина молча ушла. А Ямин, сидя в углу и слушая пьяные разговоры о том, как и где его лучше расстрелять, вдруг понял, что это не просто дурацкий хмельной треп, а вполне серьезное намерение облеченных властью товарищей. Надо было срочно что-то делать. Арестант незаметно вышел в сени, рассчитывая найти там винтовки, оставленные конвоирами. Однако, пошарив в темноте, оружия не обнаружил. Зато заметил, валявшийся под табуреткой топор, который подобрал, спрятал под полушубок и вернулся обратно в свой угол. Двое за столом даже не заметили его короткого отсутствия.
Наконец, «час потехи» закончился и настало время делу. Едва держась на ногах, представители власти вывели Ямина из избы, усадили в повозку и повезли в лес в сторону Горюшек (ныне с. Гавриловка того же района). Когда до села оставалось уже недалеко, приговоренный решил, что пора действовать и попросился по нужде.
– Видать, со страху приспичило, – засмеялись конвоиры. – Пущай напоследок сходит. Иди. Только быстро.
Спрыгнув на дорогу, узник обошел подводу, вынул из-за пазухи топор, двумя сильными ударами зарубил обоих седоков и ушел в лес.
На нелегальном положении Ямин провел год, но так и не примкнул ни к одной из окрестных банд. Скорее всего, он скрывался в родном селе и жил дома. Но никто из односельчан его не выдал.
Осенью 1920-го беглец вышел, наконец, из подполья и сдался властям, сообщив, что хотел сделать это сразу, но опасался, что его могут расстрелять, что называется, под горячую руку.
За убийство двух ответственных советских работников 15 октября 1920 года Революционный Военный Трибунал Запасной Армии приговорил Кирилла Филипповича Ямина к 25 годам лишения свободы. Однако, скорее всего, он вышел гораздо раньше по одной из многочисленных амнистий, которые объявлялись тогда по несколько раз в год.
А Панфилов с Гордеевым пополнили собой список жертв кулацкого террора.
_______________________________________________
ГАУО Ф. Р-125, оп. 3, д. 811. Л. 57,57 об, 68, Л. 69 об.
Владимир Миронов